И люди меня не поняли. Объявил я им, что в Ларе Книжном узнал, а с Выселок Дальних на следующий же день пятеро мужиков на выползнев хутор собрались.
Узнал я об этом, вышел им навстречу и говорю:
— Куда собрались-то, Люди Знака, счастья вам всякого в каждую руку? Переплет своим Поступком сотрясти хотите?
А один мне — морда поганая-препоганая! — и отвечает с наглостью:
— А Переплету это дело без разницы. Били пришлых — ничего, пиво пили да рыбку удили — тоже ничего. Так что ты, Белый Свидольф, не стой на дороге попусту — обойдем, да и все.
У меня язык от такого отнялся.
А другой подошел, на дубину суковатую оперся и туда же:
— Почем ты, Свидольф, знаешь — может, мы их бить идем? Чтоб людям головы не дурили?! И не Поступок это вовсе, а благо Переплету.
Помолчал потом немного и добавляет:
— А, может, и не будем мы их бить. А, может, и будем — да не их. А кое-кого другого…
Покосился на меня со значением и отошел.
Запомнил я его, поганца. Как звать, запамятовал, но прозвище помню — Пупырем кличут. Пупырь да Пупырь, с самого детства…
Ему осенью жениться пора. Хотел напомнить — дескать, невеста дома ждет, Ульгара-пряха, и неча, мол, шастать куда не следует — и не напомнил. Не сложилось как-то…
Ох, чую, не то еще грядет!
Меняется что-то. И вряд ли к лучшему.
Надо бы мне за ними пойти… Надо. А то как бы совсем вся Страница кляксами не пошла. Отвечать-то кому? Мне отвечать. Не доглядел, проворонил…
Она мне этого не простит.
Ох, не простит…
Молча стою,
окружен
белым свеченьем времен.
Ф. Г. Лорка
Что я скажу этой женщине по имени Инга, женщине, которая смотрит на меня сухими глазами в ожидании обещанного чуда?
И главное — чего я не скажу ей?!
Я скажу:
— Привет, как дела? Прекрасно выглядишь сегодня!.. Что? Ну конечно, все в полном порядке, не волнуйся! Наши почти что в городе, у самого Переплета, так что со дня на день…
И не скажу:
— Девочка, не заставляй меня лишний раз улыбаться и говорить веселые глупости. Мне это очень трудно, а ты замкнулась в своем горе, как в склепе, и я не знаю иного пути впустить в тебя хоть искру нового дня, хоть глоток свежего воздуха. Поэтому дай мне незаметно проскочить мимо, не выходи навстречу, не надо…
Я скажу ей:
— Да, Неприкаянные не соврали. Они стоят у Переплета, они обступили его, как дети — именинный пирог, или как родственники — гроб с телом усопшего (нет, про гроб я ей говорить не буду, хватит и пирога). И невидимые события за занавесом сизо-черного тумана бегут галопом, крупицы невозможного прорастают обильными всходами, и костры Неприкаянных денно и нощно горят вокруг кокона, куда мы не можем войти, да это, в общем-то, и не нужно…
И не скажу:
— …костры Неприкаянных денно и нощно горят вокруг проклятого кокона, куда мы не можем войти, и это самое страшное. Мы привыкли быть в центре событий, мы привыкли собственной персоной присутствовать в гуще кипящей каши — а сейчас мы в силах лишь ожидать на окраине, и даже не на окраине, а за ней!.. Мы ждем, и наше присутствие незримо влияет на мир внутри Переплета, но мы-то этого не видим! Мы не видим, не слышим, не знаем ничего, кроме скудных обрывков, случайно прорывающихся наружу… мы бездельничаем, бродим по лесу, напиваемся по вечерам, затеваем случайные романы!.. Мы — Неприкаянные, боги легенд, герои мифов, чудовища сказаний; мы только присутствуем за пределами Переплета Книги, как если бы мы умерли, что невозможно. Мы только присутствуем — а действуете вы, и ты, Инга, и другие!.. а мы скоро можем и не выдержать этого присутствия, пусть и жизненно важного…
Я скажу ей:
— Готовься, женщина — уже скоро. День, от силы два — и мы подойдем к той черте, когда что-то произойдет, что-то обязательно произойдет, хорошее или плохое, но оно будет — и ожидание закончится. Готовься, копи боль и силу, спи с ножом на груди — скоро тебе выходить на сцену…
И не скажу:
— Скоро тебе выходить на сцену — но только одной, без меня, без Иоганны, без никого. Ты знаешь, я завидую тебе! Я ведь сам привык или писать книги бытия, или читать их, то замирая подолгу над выбранной страницей, то пролистывая в небрежении и спешке… а тут в лучшем случае листаю страницы для кого-то. Для тебя, например. Ты уйдешь туда, за Переплет, уйдешь живой, потому что я смогу сделать это для тебя (и не только для тебя) — но Безликое Дитя правильно выгнало тебя из избы на совете Неприкаянных. Негоже наживке слышать, что она — наживка; а это так и есть. Ты не выдержишь там, за Переплетом, и суток — но ты будешь именно тем камешком, который рождает лавину. И я, оставшийся здесь, скажу про тебя и про себя — «мы», потому что ты не была Неприкаянной, но ты станешь ею. Ты станешь возможностью невозможного…
И я скажу тебе:
— Завтра, Инга… завтра днем…
Открою ли окна,
вгляжусь в очертанья —
и лезвие бриза
скользнет по гортани.
Ф. Г. Лорка
…Ну вот. Послезавтра нам в Ларь уходить, а тут, как нарочно, эти приперлись. С Выселок. И пива притащили. Прознали откуда-то, что я пиво люблю.
Талька — тот сразу к ним. Я просто диву дался — считай, всего неделю назад они к нам с дубьем приходили, а теперь — лепшие кореша. Хотя это для меня всего неделя прошла, а для них всех…
Черт их принес! Пиво-пивом, да не лежит у меня сейчас душа к застольям. Всего ничего, как мы Черчековых парней и Боди похоронили… Но, с другой стороны, парни-то эти ни при чем. Небось, и не знают о наших битвах. Ну и не надо им знать.